Художник Иван Яковлевич Билибин создает иллюстрации к сказке Пушкина А.С. "Сказка о царе Салттане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди"
Все в «Сказке о царе Салтане» - и небо, и море, и звезды, и сверкающий город, и палаты царя, и наряды героев, и, конечно же, молодая царевна, которая «днем свет божий затмевает, ночью землю освещает». Какое раздолье для художника, какой это для него счастливый случай раскрыть свое дарование! И Билибин воспользовался этим случаем. Это видно при первом же взгляде на книжку, на ее обложку.
Прежде всего формат. Он необычен. После привычных крупных вертикальных форматов Билибин делает его горизонтальным. Почему? Ведь для любой книги характерен именно вертикальный формат. А что, если он как раз стремится к тому, чтобы книга больше походила на театральный эскиз, афишу? Ведь сказки Пушкина оправдывают подобный подход.
И в самом деле, когда мы смотрим на билибинскую обложку, нам кажется, что мы видим эскиз к великолепному театральному занавесу, обещающему зрителю тысячу чудес. Во всю необъятную сцену вздымаются волны. Они выносят «на брег песчаный и пустой» «тридцать витязей прекрасных». Волны вздымаются над зрителем, они вот-вот поглотят его.
А над волнами раскинулся богатырский дуб. В его ветвях горят золотые фонарики желудей. Между ними скрывается, и выглядывает, и прячется вновь множество сказочных персонажей. Тут и Баба Яга, и русалка, и избушка на курьих ножках, и Василиса Прекрасная, и Серый волк, и Кощей Бессмертный. И еще кто-то там в глубине листвы, и кажется даже, за границами рисунка.
А среди всего этого золотистого, зеленоватого, голубого, желтого, жутковато-сказочного великолепия степенно выхаживает черный, как ночь, «кот ученый». Он не глядит на зрителя. Он сосредоточен. Быть может, новую сказку складывает. Он здесь самый главный персонаж. Он - «за автора». В обложке воплотился не сюжет «Сказки о царе Салтане», а пролог к сказочной поэме Пушкина «Руслан и Людмила». Билибин намеревался проиллюстрировать все сказки Пушкина, и, по-видимому, эта обложка должна была стать серийной.
У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом...
Мы переворачиваем обложку, переворачиваем титульный лист, который вследствие своей орнаментальности является как бы второй обложкой, и перед нашим взором разворачиваются картины - одна краше другой.
Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком…
На дворе стоит светлая северная ночь, молодится месяц на заревом небе, уютно светятся маленькие окошки избы, и, грузно проваливаясь по снегу, спешит к крыльцу «царь, стороны той государь».
Рисунок чисто билибинский – лаконичный и узорчатый одновременно. Две точки зрения (сверху на елочку и снизу на фигуру царя), как всегда подчеркивают плоскость рисунка. А уже потом разворачивается вдоль пространство, затягивая наш взгляд от елочки, до которой, кажется, рукой подать, в глубину, до теряющейся за горизонтом заледенелой речки.
Светится голубой снег, горят драгоценные одежды царя, прекрасна насторожившаяся тишина зимней ночи - царь спешит к своей суженой. В сцене нет сказочных существ, но дух сказки в ней витает.
Но в этой акварели есть еще одна особенность, с которой мы раньше не встречались в иллюстрациях Билибина, - это ее удивительная достоверность. В ней нет «общих мест». Каждая деталь конкретна. Изба, это уж точно изба - от века жили в таких русские крестьяне: маленькие, чтоб тепло держали, окошки, нарядное крыльцо с коньком, с витыми «дворцовыми» колонками, вдали - распространенная на Руси шатровая церквушка, завершающаяся луковичной главкой, и, наконец, роскошная, с «долгими» рукавами шуба на царских плечах, крытая парчой и бархатом, которые русские цари за золото покупали в Венеции, - это все достоверные приметы Руси, причем Руси северной.
Если в прежних иллюстрациях к народным сказкам Билибин дает общее, часто приблизительное представление о русском народном быте, укладе, то теперь оно поражает точным знанием каждой подробности и каждой детали.
В акварели, иллюстрирующей прием Салтаном корабельщиков, пространство «сцены» перспективно уходит в глубину, а на переднем плане чинно восседает на троне царь с приближенными. В церемонном поклоне склоняются перед ним гости. Они справа налево, один за другим, так, чтобы не столько царю, сколько нам удобно было их рассмотреть, выдвигаются на середину сцены.
Парчовые, бархатные их наряды, крупный, характерный для XVII века орнамент драгоценных тканей превращают передний план в калейдоскоп разноцветных узоров, в какой-то движущийся ковер.
Еще в большей степени театрализована иллюстрация к заключительной сцене пира. Ее центром является плоскость изразцового пола царской трапезной. Сходящимися в глубину линиями стоят стрельцы с бердышами. Задний план замыкается покрытым вышитой скатертью столом, за которым сидит вся царская семья. Внимание привлекает только сидящий на полу и играющий с кошкой боярин. Возможно, это образ рассказчика, который заключает сказку традиционной концовкой:
Я там был; мед, пиво пил -
И усы лишь обмочил.
Билибин ярко и эффектно сумел воплотить в иллюстрациях зрелищность пушкинской сказки. Но театральность иллюстраций Билибина имеет и свои теневые стороны. Их яркая и эффектная декоративность несколько подавляет образы. Характеристика персонажей иногда уходит на второй план. Так довольно трудно рассмотреть в отдельности каждый персонаж в заключительной сцене пира.
Они сливаются в вереницу красочных орнаментальных пятен, своей плоскостностью противопоставленных глубинности первого плана. Еще труднее это сделать в сцене проводов царя Салтана на войну, которая представляется каким-то графическим ребусом. В безукоризненной по композиции акварели, изображающей явление чудесного города царице-матери, прихотливый узор на первом плане отвлекает внимание от главных персонажей.
Слишком эффектно выглядят облака в небольшой акварели «Царь Гвидон и Лебедь». Сцена встречи будущих супругов у Пушкина рисуется тихой и лиричной, а под кистью художника она становится неожиданно громогласной.
Сказки Пушкина отличаются от народных не только театральностью. Главное, что их выделяет, - это ярко выраженное интонационное богатство. Сказки Пушкина придуманы автором и им же записаны. И прежде всего, отношение автора к своим героям. Кого он не любит, так уж не любит.
А ткачиха с Бабарихой
Да с кривого поварихой
Около царя сидят.
Злыми жабами глядят.
Откровенней свою нелюбовь и выразить невозможно. Даже имя, придуманное Пушкиным персонажу, об этом свидетельствует: Ба-ба-риха! Он показывает свое отношение к ним. А у Билибина мы встречаемся с отрицательной оценкой всего один раз - в образе Бабарихи в сцене приема Салтаном гостей. Образы ткачихи и поварихи у Билибина получились и вовсе невыразительными.
Автор сопереживает своим героям и любуется ими. В рисунках Билибина тоже есть эта добрая улыбка. Но только в иллюстрации, где он чуть-чуть смешной, мужиковатый царь, сопровождаемый своим верным песиком, проваливаясь в снегу, спешит к крыльцу. Мы верим, что это тот царь Салтан, который в простоте душевной долго дает себя водить за нос, а потом, возмутившись, так комично, не по-царски реагирует:
«Что я? царь или дитя? -
Говорит он не шутя. -
Нынче ж еду!» - Тут он топнул,
Вышел вон и дверью хлопнул.
Но в остальных иллюстрациях улыбка пропадает. И ее отсутствие не просто обедняет характеристику образов, но и упрощает смысл.
А чем любуется Билибин в других иллюстрациях? Роскошными нарядами бояр и торговых людей, архитектурой теремов, торжественностью приемов. Для оформления театральной сцены вполне достаточно.
Ведь главную роль в спектакле будут играть артисты. Именно они создадут ансамбль образов, своей игрой раскроют глубокий смысл сказки Пушкина. А для иллюстрирования сказки этого мало. Потому что все, чем любуется Билибин в большинстве своих иллюстраций, относится к внешней, так сказать, представительной стороне сказочного действия. А героев художник, кажется, и не видит вовсе.
Так почему же, несмотря на бесспорные художественные достоинства, цикл иллюстраций Билибина не отличается той цельностью, полнокровием и значительностью, которые ждут от художника, иллюстрирующего произведения Пушкина? Ведь по сравнению с иллюстрациями к народным сказкам мастерство Билибина, его вкус и знания очень сильно возросли.
Все дело в том, что в Пушкин в сказочной форме запечатлел свое отношение к окружающему миру, к вечной проблеме добра и зла, к человеческому обществу, к семье. Билибин, который рано нашел свой индивидуальный стиль и свою тему, еще не успел ко времени работы над сказкой Пушкина определиться как личность.
Но само время требовало от художника самоопределения. Время работы Билибина над «Сказкой о царе Салтане» - это канун революции 1905 года. А революция с безоговорочной прямотой ставила свои вопросы не только перед обществом в целом, но и перед каждым человеком в отдельности. И конечно же, перед художником Билибиным тоже.